- Страшные истории
- 25-08-2019, 20:37
- 0
- 291
- 22,5 мин.
Была середина немного облачного летнего дня, освещавшего сквозь расшторенные окна скромную однокомнатную квартиру, обставленную старой разношерстной мебелью; уличный свет контрастно подчеркивал все шероховатости выцветших обоев с незатейливым рисунком, некогда бывших салатными, и облупившиеся места на давно не беленом потолке. На подоконнике одиноко возвышался большой глиняный горшок с засохшим растением, тянущим в сторону окна чахлый стебель. Вокруг трехрожковой люстры, басисто жужжа, виражировала толстая зеленая муха.
— Ли-иза-а! — повторил спустя секунду тот же старушечий голос, словно ожидал немедленного исполнения всех желаний. — Ты ждешь, пока я сдохну от голода?
— Уже… — в комнату вошла худощавая девушка с бледным анемичным лицом, одетая в домашний халат, неся из кухни поднос с двумя тарелками, чашкой горячего чая и несколькими кусочками черного хлеба. — Уже, бабуля…
Она помогла сесть лежавшей в кровати старухе. Устроившись, та стрельнула злыми глазами, заглянула в поднос с обедом и скептически поджала тонкие морщинистые губы. Но затем все же взяла ложку и начала есть.
Когда бабуля потянулась за хлебом, девушка поспешила на кухню, не дожидаясь, пока та опять заговорит.
Лиза всегда обращалась к ней «бабуля». Не потому, что не знала других форм этого слова, — просто не могла сказать бабушка. Так сложилось: для Лизы бабуля и бабушка обладали совершенно несхожим смыслом, словно в этих словах заключалось даже… противоположное значение — как у одного и того же числа, только с обратным знаком. Ее бабуля не вязалась в сознании девушки с тем наивно картинным образом доброжелательных улыбчивых бабушек, которые лелеют внуков с самых пеленок, а спустя несколько лет (дождавшись, когда те достаточно подрастут, — а дальше уже безо всяких ограничений в годах) балуют аппетитными сдобными пирожками. И так далее… Сколько Лиза помнила себя, бабуля была вечно больной, злобно ворчащей на всех, кто находился рядом, и никогда не улыбалась. Никогда. Возможно даже, у нее отсутствовали необходимые для этого мышцы лица или давно атрофировались за ненадобностью. Бабуля была всецело убеждена (либо… только делала вид? — иногда подозревала Лиза), что главная цель окружающих «загнать ее пораньше в гроб», потому что все желают ее смерти. И постоянно об этом говорила. Однажды, когда Лиза училась в пятом классе, у бабули случилось несварение желудка, и та позвонила в милицию, заявив, что ее пытались отравить.
Еще в те времена, когда бабуля могла самостоятельно выбираться из квартиры, ей почти что удалось убедить некоторых соседей в том, что ее дочь и даже маленькая внучка делают все возможное, чтобы спровадить ее на тот свет, «беспомощную пожилую женщину», обвиняя мать Лизы и саму девушку в немыслимых преступлениях.
Вдобавок, бабуле никогда и ни в чем нельзя было угодить (встречался ли старухе вообще хоть один человек?.. — думала Лиза), и дом ежедневно десятки раз сотрясался от ее проклятий. Их однокомнатная квартира слышала столько проклятий бабули, что, обладай те реальной силой, хватило бы с лихвой, чтобы сжить со свету целый город. А вот цветы не желали расти, словно чувствуя ядовитую атмосферу их жилища. Факт: они с мамой не раз пытались развести зелень, но не проходило и двух-трех дней, как листья жухли, и растения засыхали. Даже на балконе.
Вернувшись на кухню и начав готовить себе, — так всегда: сначала для бабули, потом для себя (чему-чему, кстати, а аппетиту бабули мог бы позавидовать и совершенно здоровый человек), — Лиза вспомнила маму. К горлу привычно подступил горький ком: бедная мама, она так и угасла, ухаживая за своей вечно больной матерью, безропотно перенося все ее выходки и прихоти, отдав старухе последние силы. И ни разу, до памятного дня, не ответив на ее беспрерывные упреки. «Кроме вас двоих, у меня никого больше нет…» — говорила мама, встречаясь взглядами с Лизой в самые невыносимые моменты. Она старела прямо на глазах, будто существовала в каком-то собственном времени, — особенно это стало заметно после того, как бабуля почти перестала ходить.
Тогда они жили втроем, если, конечно, подобный кошмар стоило именовать жизнью. Отца с ними не было, — собственно, Лиза его вообще никогда не видела; по словам матери, он был первой и последней ошибкой ее молодости. Став старше, Лиза случайно узнала, что роковую роль в отношениях родителей сыграла бабуля. Возможно, выйди мама вторично замуж, у них в семье все сложилось бы по-другому, но…
Разве бабуля, сделав себя Центром маминой жизни, могла допустить подобное непотребство?
…Четыре года назад мама умерла, буквально свалившись у постели бабули. Едва осознав, что произошло, Лиза чуть не всадила большой кухонный нож в сердце этого упыря, коим ей представлялась старуха. Но вовремя опомнилась.
Она только окончила среднюю школу, подала документы на поступление в университет… но вместо факультета журналистики заняла мамино место поклонения идолу. Потом устроилась на неполный рабочий день уборщицей в государственную контору недалеко от их дома и начала жить ради бабули.
Уже через несколько месяцев она растеряла всех подруг; они превратились в просто знакомых, с которыми здороваются мельком, случайно столкнувшись на улице, и тут же расходятся каждый своей дорогой.
Примерно так прошли последние четыре года ее жизни. За все это время Лиза всего несколько раз покидала свой микрорайон. Мир как в ужасном сне сузился до размеров одной их улицы, где она жила, работала через полтора квартала от дома и ходила в магазин за покупками. Не потому, что не хотела появляться в городе, хотя бы раз в месяц позволить себе сходить в кино или посидеть в кафе с кем-нибудь из старых подруг (либо, к примеру, начать встречаться с парнем — многие ее ровесницы уже давным-давно замужем, нянчат собственных детей, — «а не бабку-вампира, ха-ха!..»). Однако сейчас она могла обо всем этом только мечтать, засыпая в постели, — дело в том, что она просто не могла оставить бабулю надолго одну.
Кроме того, бабуля забирала все заработанные Лизой деньги и прятала вместе со своей пенсией под матрасом кровати, с которой почти не вставала. Выдавала всегда сама, планируя расходы без участия внучки, и только на самое необходимое. Потом скрупулезно подсчитывала сдачу и постоянно ворчала, что Лиза ее обманывает. Такие понятия как инфляция, рост цен и прочее — для старухи были завыванием ветра в чердачном окне, и Лиза давно махнула на это рукой.
Вот и все. Бабуля, бабуля, бабуля… И ни единого спасибо за эти четыре года. У нее не было бабушки, у нее — бабуля.
— Пойди сюда! Сколько раз я должна повторять?!
Отодвинув тарелку, к которой едва успела притронуться, Лиза поспешила в комнату, гадая, какое именно из обеденных блюд пришлось не по вкусу старухе сегодня.
— Вашей светлости требуется особое приглашение? — глаза бабули сузились в две узкие щелки, полные обвислые щеки, когда она говорила, тряслись и багровели как бородка разъяренного индюка.
— Разве ты уже звала? Я не…
— Я что, по-твоему, — дура? — колыхнулись «индюшьи бородки».
Лиза заведомо знала — спорить бесполезно.
«Может, она действительно звала, а я просто о чем-то задумалась?» — когда из тебя постоянно делают чучело, со временем поневоле начинаешь сомневаться…
Девушка приняла поднос с грязной посудой и направилась в кухню.
— ЛИЗКА! — рявкнула старуха, лишь та успела скрыться в коридоре.
Лиза оставила поднос с посудой на кухонном столе и снова вернулась в комнату, чувствуя, как изнутри поднимается давно сдерживаемое бешенство.
— Что?
— Что — «что»? — пискляво передразнила бабуля. — Тебе только бы скорее отделаться от меня… — и добавила шепотом одно из своих излюбленных ругательств, но Лиза все равно уловила. — Научись выслушивать до конца, я еще не все успела сказать. Муха… Она мне мешает… да прогони же ее! Чего вытаращилась?!
Лиза одернула в сторону тюль с окна, открывая свободный доступ к форточке, сняла тапочек и шагнула к мухе, которая в тот момент устроилась на дверце шкафа, наблюдая, когда же наконец эти двое — молодая и старуха — перегрызут друг другу глотки, и кто получит главный приз. Ставки растут, господа!
— Ты собираешься всю мебель разломать?! — багровые дряблые щеки, казалось, вот-вот сорвутся вниз, и на пол выплеснутся два ядовитых потока. — Руками!.. Или сверни газету!
Газет в доме не было, и старуха об этом прекрасно знала; их не покупали из экономии, даже тех, где печаталась программа телевидения. Телевизора, впрочем, тоже не было, — вернее, когда-то был, но сломался и уже лет пять покоился в подвале: бабуля его никогда не любила.
— …мне назло!
Лиза вспомнила, что иногда к ним в почтовый ящик забрасывают бесплатные рекламные листки. Но вдруг ей стало безразлично. Совершенно.
— …блядь! Сколько мне еще нужно пов…
Она надела тапок и прямо посмотрела на бабулю: «Твое счастье, старая сука, что однажды я имела великую глупость поклясться маме: если с ней когда-либо что-то случится, то ты не отправишься в богадельню, где за один день от твоей спеси не осталось бы и следа, или же тебя придушил бы кто-нибудь из персонала. Твой счастливый билет, старая ведьма, что… мамы не стало уже на следующий день. Но, видит Бог, я давно близка, чтобы нарушить даже такую клятву».
— Хватит. — Удивительно спокойно произнесла Лиза, вынудив бабулю осечься на полуслове. — Вылетит сама. У меня еще масса важных дел.
— ВАЖНЫХ дел? — С удвоенной силой трепыхнулись налитые багрянцем «индюшки бородки», — Ах ты дрянь! Такая же неблагодарная дрянь, как и твоя мать!
При этом упоминании Лиза почувствовала, что все ее хрупкое напускное спокойствие куда-то исчезло, и с ней может произойти истерика. Она выскочила из комнаты, затем из квартиры вообще и оказалась на улице.
Вслед неслись проклятия бабули.
За последние годы ее нервы основательно расшатались. Неудивительно, если через несколько лет она сама загнется, как мама, — думала Лиза, рассеянно наблюдая за возней двух карапузов-близнецов, которые с неистощимым энтузиазмом пытались перевернуть собственную коляску, пока отвернувшаяся девочка лет тринадцати, вероятно, старшая сестра, разговаривала с подругой; в конце концов, один из трудяг случайно ткнул другому в глаз, и оба горько разревелись. Девочка спешно покатила коляску домой.
Лизе внезапно вспомнились слова, сказанные кем-то давно из знавших их семью: «Эта старуха вас раньше сгноит, чем сама окочурится, точно вам говорю», — на что мама смертельно обиделась и указала гостю на дверь, после чего Лиза его больше никогда не видела у них в доме.
Она проводила девочку с вопящим дуэтом в коляске, изо всех сил пытаясь представить молодую бабулю, которая вот так же когда-то катала в коляске ее маленькую маму или ее — лет восемнадцать-девятнадцать назад… Ничего не выходило. О том периоде Лизе практически ничего не было известно. Даже просто представить бабулю в молодости…
Легче было вообразить стариками тех двух карапузов.
Однажды, еще в детстве, она спросила маму, почему бабуля такая? И получила ответ: «Потому, что у нее была очень тяжелая жизнь»… и еще крепкий подзатыльник. А у тебя, мама, она была легкой?
Сколько раз за эти четыре года к ней возвращалось кисло-приторное желание убить бабулю (последний год оно преследовало ее почти ежедневно) — уничтожить это чудовище, монстра.
Но еще чаще Лиза думала, как было бы хорошо, если бы старуха умерла сама. Господи, как было бы хорошо! Подобные мысли уже давно перестали казаться ей дикими. Это были ее обычные мысли в отношении бабули. Жизнь БЕЗ нее представлялась сказкой, несбыточной, ирреальной мечтой, которую Лиза, сколько не пыталась, оказывалась не способной вообразить до конца. Даже до половины. Ведь всю ее жизнь бабуля ВСЕГДА БЫЛА и жила вместе с ними. Лиза помнила ее с самого раннего детства, с того самого момента, когда заканчивался темный период времени, о котором она ничего не знала и о котором не хотела рассказывать даже мама, — когда речь заходила об их семье. Ей казалось, что бабуля нисколько не изменилась за эти годы, оставалась одной и той же, даже внешне.
И все-таки, как было бы хорошо, если бы ее не стало. Но она живет, живет… Мамы уже давно нет, а она…
Проведя на улице около получаса, Лиза вернулась домой.
Старуха встретила ее уничтожающим взглядом, но лишь указала на «утку», занимавшую пост №1 рядом с кроватью:
— Вынеси…
От судна невыносимо разило. Эта проклятая вонь! Из-за нее было невозможно никого пригласить в дом. Этим буквально пропиталась вся их квартира — крепко устоявшимся запахом экскрементов, — особенно с тех пор, как бабуля почти перестала вставать с постели. Иногда Лизе казалось, что нормального человека пришлось бы, наверное, с полгода кормить дохлыми крысами, чтобы вот так… Вставала же бабуля крайне редко и большей частью в отсутствие Лизы дома, чтобы порыться в ее вещах. Несколько раз Лиза заставала ее за этим занятием, но та нисколько не смущалась и, возвращаясь на свою кровать, каждый раз уверенно заявляла, что обязательно найдет деньги, которые Лиза крадет из сдачи, пользуясь ситуацией, и где-то прячет. Однажды Лиза не сдержалась и заявила, что ей достало бы ума прятать деньги вне квартиры, будь это так. Старуха восприняла ее слова совершенно равнодушно.
Лиза отнесла судно в туалет и посмотрела на часы: скоро наступит момент, когда она уйдет на работу. Те два особых часа, которые она проводила в конторе, таская ведра с водой и махая шваброй (кто мог бы подумать, а ведь сейчас она должна была окончить университет с дипломом журналиста), служили ей единственной передышкой от бабули, два часа, — без которых она наверняка давно сошла бы с ума. Сто двадцать минут… семь тысяч двести мгновений в день. Когда наступали выходные, она уже жила понедельником — долгим, затянувшимся на трое суток понедельником, в конце которого она сбежит на работу.
А дома ее будет ждать бабуля.
Старуха каркнула, что хочет чаю, и добавила, чтобы Лиза, после того, как вымоет судно, не забыла его снова поставить у кровати перед уходом в контору. Год назад, опаздывая, она действительно забыла это сделать. Бабуля сходила под себя и навсегда запомнила тот случай. Как, впрочем, и Лиза. Бо-оже, как отвратительно было мыть дряблое, вымазанное фирменным дерьмом тело бабули, с ее сморщенной, какой-то пористой, словно изъеденной тонкими червями кожей. Ничего не вызывало у Лизы большего омерзения, чем мыть бабулино тело и стричь ей ногти, а в тот раз — особенно.
Ожидая пока закипит чайник, Лиза смотрела на соседний дом через дорогу: в нем жил светловолосый парень, примерно ее возраста, или немного старше. При возможности она следила за ним из окна кухни, наблюдая, как он выходит из подъезда, курит на балконе четвертого этажа или останавливается перед домом, чтобы поговорить с приятелем. Лиза точно не помнила, когда началась эта слежка из окна. До сих пор она ни разу не говорила с ним и даже не видела вблизи. И, кажется, только однажды услышала имя, когда его кто-то громко окликнул на улице. Парня звали Павлом.
* * *
Несмотря на то, что время, проводимое на работе, служило Лизе передышкой от домашнего кошмара, она редко когда по-настоящему забывала о бабуле; например, размышляла, чем та занимается в ее отсутствие дома (кроме того, что иногда роется в ее личных вещах, разумеется). Должна же она была что-то делать! Когда Лиза находилась дома, бабуля обычно могла часами смотреть в потолок, слушая все передачи в подряд по радио, или — что случалось не реже и, главное, с точной, как метроном, регулярностью — доводила ее до белого каления своими бесконечными репликами и замечаниями. Иногда Лизе казалось, что бабулин взгляд способен следовать за ней на кухню, проникая сквозь стену, и даже в туалет.
Бабуля любила задавать тысячи различных вопросов — нередко очень странных, ставящих в тупик своей неожиданностью: как-то она поинтересовалась, в каком возрасте у Лизы начались месячные, и насколько изменился их цикл с тех пор. Или требовала немедленного исполнения очередной сумасбродной прихоти (в большинстве случаев Лиза предпочитала все же подчиниться — старуха была чрезвычайно изобретательна по части мелкой мести), после чего неизменно оставалась неудовлетворенной и сыпала своими излюбленными прокленами.
О нет, бабуля вовсе не была сумасшедшей — Лиза могла присягнуть в этом, чем угодно. Страдала тяжелой и изнурительной для окружающих формой старческого маразма? В таком случае ее маразм следовало внести в Книгу рекордов Гиннеса — как самый стабильный и ранний маразм столетия.
В общем, когда Лиза находилась дома, для бабули всегда находилось стоящее занятие. Но что происходило в то — пустое — время? Не проводила же старуха его, разучивая на память рисунок обоев, — зная бабулю, в это было трудно поверить.
Как-то однажды, когда Лиза собиралась на очередное дежурство в контору, бабуля попросила найти ей что-нибудь почитать. Старуха презирала книги, но Лизу просьба не удивила; она протянула бабуле первую попавшуюся ей на маленькой подвесной полке. Это оказалась Библия, неизвестно откуда попавшая к ним в дом и много лет собиравшая пыль среди других немногочисленных книг. Сама Лиза обычно пользовалась услугами библиотеки, посещая ее по дороге на работу. Когда бабуля поднесла Библию к глазам, чтобы прочесть название, вытесненное на темно-синем твердом переплете, некогда позолоченными буквами, а теперь почти целиком осыпавшееся, — Лизе показалось, что старуха сорвется с кровати и вцепится ей в горло. Спустя мгновение бабуля с неожиданной силой швырнула Писанием прямо в нее, и книга, пролетев у самого уха оторопевшей девушки, с хрустом врезалась в стену, развалившись на несколько частей. Затем бабуля совершенно незнакомым голосом сказала: «Иегова сочинил эти сказки для своей глины!» И отвернулась к стене.
Лиза ничего не поняла из сказанного, возможно, потому, что гораздо сильнее была напугана в тот момент ее голосом, чем внезапным броском толстенной книги.
Голос этот…
В дальнейшем Лиза предпочитала тот случай не вспоминать, иначе, помимо ненависти к бабуле, она начинала испытывать еще и страх перед ней.
По дороге из конторы домой Лизу едва не хватил апоплексический удар, — она забыла ПОСТАВИТЬ СУДНО НА МЕСТО!
Как нарочно это произошло именно сегодня, после специального напоминания бабули.
«Господи, только бы она не сходила под себя…»
Лиза бросилась домой со всех ног.
ТОЛЬКО БЫ ОНА НЕ…
Подбегая к своему дому, она едва не сбила с ног молодую пару и, не обратив на них внимания, понеслась дальше.
только бы она не
Взлетев третий этаж с приготовленным заранее ключом, Лиза ворвалась в квартиру.
…И тут же споткнулась о нечто большое, мягкое, возвышающееся поперек коридора, и упала.
Это была бабуля.
Она лежала на животе, широко раскинув руки в стороны. Седые длинные волосы разметались серебристой короной вокруг повернутой набок головы; ее глаза были закрыты. Около виска в обозримой части лба лиловел огромный кровоподтек.
Дверь в туалет осталась приоткрытой; оттуда тошнотворно разило.
Значит, не обнаружив судно на месте, она решила в этот раз самостоятельно добраться до уборной; но на обратном пути, вероятно, споткнулась о порог и, падая, ударилась головой о стену узкого коридора… или об угол дверного косяка комнаты, расположенного почти напротив… — отстранено соображала Лиза, глядя на бабулю.
Примерно три года назад у старухи случился сердечный приступ, она даже потеряла сознание до приезда «скорой», и Лиза решила, что бабуля скончалась. Но теперь Лиза видела разительное отличие между тогда и сейчас: черты лица бабули резко заострились, да и само лицо обрело ярко выраженный восковой оттенок. Короткие рукава ночной рубашки открывали тянущиеся, словно из трясины, руки утопленника.
Бабуля была мертва.
Минут десять Лиза просидела на полу рядом с бабулей, онемевшая от потрясения — бабули больше НЕ БЫЛО. Она оказалась совершенно не готовой к таким внезапным переменам, хотя думала о смерти старухи ежедневно в течение всех этих лет. Идол пал, однако поверить, что теперь она свободна…
Собравшись, наконец, с духом, Лиза перетащила бабулю в комнату. Потом поочередно — сначала туловище, затем ноги — уложила ее грузное тело на кровать. Это отняло у Лизы почти все силы. Видимо, в молодости (которую она не могла представить) бабуля была чрезвычайно крупной женщиной, да и сейчас она раза в полтора оставалась тяжелее девушки.
Когда Лиза закончила все действия с перемещением тела бабули, часы показывали около семи вечера. Вызывать «скорую», похоже, было незачем, — скорее всего, ей ответят, что нужно просто взять паспорт бабули и отправиться в поликлинику, чтобы заявить о смерти. «Потом в похоронное бюро…» — Лиза еще помнила, как занималась всеми этими процедурами, когда умерла мама. Если бы у них в квартире был установлен телефон, многое можно было бы сделать уже сегодня, или, по крайней мере, заранее спланировать завтрашний день, но она успеет только… И еще нужно было взять деньги на возможные расходы. Деньги, как паспорт и другие документы, находились под матрасом бабули. Лиза поморщилась: значит снова придется касаться мертвого тела. Однако это было НЕОБХОДИМО.
Она посмотрела на бабулю. Казалось, в выражении ее лица таилась угроза: «Только тронь меня снова». Лизе вдруг представилось, как прохладные бледные руки бабули потянутся к ее лицу, когда она подойдет к кровати достаточно близко. Откроются остекленелые глаза, заглядывающие вглубь нее…
И только теперь Лиза осознала, что должна провести ночь одна — в квартире с мертвой бабулей.
Она стала двигать бабулю к стене, стараясь держаться как можно дальше от ее воскового лица. Мягкое, еще неостывшее тело лишь в первый момент показалось податливым: оно продавливалось, вздрагивало от толчков, как мешок, набитый старой гнилью, но почти не сдвигалось с места, будто сопротивляясь.
«только притронься ко мне…»
Сантиметр за сантиметром тело бабули двигалось к противоположному краю кровати — туда-назад… туда-назад… — пока, наконец, не оказалось у самой стены, и не высвободилось достаточно места, чтобы приподнять матрас.
Лиза просунула руку и вытащила из-под него пухлый полиэтиленовый пакет. Потом отступила на пять шагов и изнеможенно рухнула на свою кровать в противоположном углу комнаты.
Минуту спустя она бросила опасливый взгляд в сторону бабули и решила, что ей будет гораздо спокойнее просмотреть содержимое пакета на кухне.
В нем оказался большой блокнот в темно-коричневой потертой обложке (у Лизы промелькнула мысль, что в нем, вероятно, могут находиться адреса родственников, которым следует сообщить о смерти бабули, но она ее тут же отбросила), пожелтевшая от старости фотография молодого мужчины в военной форме (она видела его впервые, тем не менее, догадалась сразу, что это ее дед; бабуля никогда не показывала ей эту фотографию); еще в пакете обнаружились кое-какие документы, в том числе паспорт бабули, несколько старых писем, еще один пакет поменьше, аккуратно завернутый в тонкую материю, — его Лиза отложила отдельно в сторону, чтобы просмотреть его содержимое позднее. И деньги.
Денег было много. По крайней мере, для Лизы — столько она не держала в руках никогда. Примерно пенсия бабули за год, а может, и больше. Вряд ли та собирала себе на похороны, — не смотря на ситуацию, Лизой овладело угрюмое раздражение: некоторые купюры уже давно успели выйти из оборота, другие не первый год пожирались инфляцией, — а она привыкла ежедневно отказывать себе во всем.
Правда, найденной суммы вполне хватало, чтобы относительно нормально прожить несколько месяцев не работая. Хотя вряд ли это тянуло на равноценную компенсацию за четыре кошмарных года, проведенных с бабулей вдвоем.
Развернув меньший пакет, Лиза с удивлением обнаружила вещи мамы: несколько золотых украшений (которые она неоднократно пыталась отыскать после ее похорон и, в конце концов, решила, что они либо бесследно исчезли неким загадочным образом, либо — во что Лиза верила больше — на них молча наложила руку бабуля), носовой платок, в уголке которого Лиза сама в десятилетнем возрасте вышила имя мамы к ее дню рождения, и неподписанный конверт без марки. Внутри него зашелестел листок бумаги. Лиза достала и развернула.
Это оказалось письмо… адресованное ей.
От мамы.
«Любимая моя доченька!
Меньше всего на свете мне хотелось бы, чтобы это письмо попало к тебе в руки. Потому что это означает, что нашла ты его случайно, разбирая мои вещи. Уже после похорон.
(У Лизы потекли слезы, но она лишь смахнула их машинальным движением, продолжая читать дальше.)
Надеюсь, когда-нибудь порву его сама, если мне станет лучше. В последнее время мне кажется, что у меня рак. Силы куда-то улетучиваются, будто что-то сосет… (дальше целая строчка густо зачеркнута чернилами) Но ты и сама, наверное, понимаешь или поймешь когда-то, что я не могу сейчас… (опять зачеркнуто)…потому предпочитаю не знать наверняка.
Более всего меня сейчас беспокоит твоя нелюбовь к бабушке, поэтому я и решила написать это письмо. Помни, сегодня ты мне кое-что пообещала (Лиза еще раз перечитала последнюю строчку: сегодня ты мне кое-что пообещала… — выходит, письмо было написано меньше чем за сутки до смерти мамы), но я боюсь, через год или два сегодняшний разговор покажется не таким уж важным. Прошу тебя еще раз: пожалуйста, Лиза, не забывай, что она моя мать. Скажу даже больше — она самая лучшая мама на свете! Во всяком случае, я помню ее такой до того страшного дня, пока она не… даже не знаю, как тебе это объяснить — не умерла и не воскресла? Это, кажется, называют еще клинической смертью. Мне было тогда всего девять лет, и об этом случае я знаю только из чужих рассказов. Бабушка выпала из лодки на озере и едва не утонула. Вернее… (зачеркнуто) Она никогда не умела плавать. Пока ее вытащили из воды и приехали врачи, она уже… Ее посчитали мертвой и даже не пытались что-то предпринять, потому что время клинической смерти имеет определенные границы, а прошел уже гораздо больший срок. Намного больший. Но по дороге в морг она вдруг закашлялась, ее начало рвать водой из озера, а потом она пришла в себя. Врачи сказали, что это чудо.
Но с того дня она сильно изменилась (последнее слово было жирно выделено чернилами). Я думаю, это из-за пережитого. Жаль, ты никогда не видела ее той, прежней. Чтобы не случилось, не бросай ее. Хотя бы ради меня.
Молюсь, чтобы ты никогда не прочла это письмо.
Очень люблю тебя, мама».
Затем, успокоившись, Лиза перечитала письмо еще раз.
— Я сдержала свое обещание… — произнесла она вслух, вытирая кончиками пальцев уже почти сухие глаза. — Я сдержала свое обещание, мама.
Взгляд снова вернулся к конверту с письмом, и на ее лице отразилось недоумение. Почему бабуля скрывала его существование? И почему письмо вообще оказалось у старухи?
Но, похоже, все ответы бабуля унесла с собой.
Помимо маминых вещей, в меньшем пакете Лиза нашла еще кое-что: небольшую белую картонку, сложенную вдвое и от этого похожую на обложку для тонкой книжки либо на карманную папку энтомолога — сходство рождали невысокие, миллиметров пять, бортики, не позволявшие соприкасаться сторонам в сложенном виде.
Она раскрыла ее. Одна сторона была совершенно чистой, а на другой… Лиза изумленно застыла.
Потому что на нее смотрело ее собственное лицо. Изображение не просто было поразительно схоже с оригиналом — в первый момент оно показалось Лизе живым! Возможно, из-за рельефности, потому что было сложено из множества (сотен!) желто-оранжевых полупрозрачных чешуек. Эти продолговатые тонкие чешуйки ей даже что-то напомнили.
Однако, присмотревшись, Лиза заметила, что портрет до конца не был готов: краешку левого глаза не доставало последнего штриха.
Она отвела изображение на длину вытянутых рук: сколько же труда и времени потребовалось бабуле, чтобы… Да и зачем?! Вряд ли, конечно, чтобы преподнести ей приятную неожиданность.
«Ну, по крайней мере, ты теперь знаешь, на что она тратила те два часа ежедневно, кроме выходных».
Как бы там ни было заподозрить у бабули такие способности Лиза никогда не осмелилась бы: портрет был просто потрясающим!
Вот только эти странные чешуйки…
Лиза вдруг вспомнила, как часто в окрестностях кровати бабули замечала шныряющих прусаков, причем, среди бела дня, хотя по квартире в целом их практически не было, в том числе на кухне. Однажды, помнится, она даже подумала, что тараканы, должно быть, бабулю очень любят.
Лиза с отвращением выронила странную картонку; та мягко захлопнулась в воздухе и шлепнулась на пол.
За просмотром содержимого пакета время пролетело незаметно. Солнце уже садилось; кухней медленно завладевал сумеречный полумрак. Лиза включила люстру.
Заявлять о смерти было уже поздно.
А впереди у нее целая ночь с бабулей.
Верно, четыре года безумия закончились, — монстр умер. Скоро она сможет начать новую жизнь, теперь она свободна.
Только вот… эта ночь.
Ведь, умирая, монстр становится еще ужаснее.
* * *
Лиза остановилась перед комнатой и взялась за дверную ручку. Но не открыла. Ей вдруг представилось, что бабули не окажется на месте, а затем холодные руки потянутся откуда-то сзади и лягут на ее плечи…
Проведя перед дверями целую минуту, Лиза вернулась на кухню. Кроме, как дома, ночевать было негде. Нагрянуть к подруге? К которой из них после этих четырех лет? — таких не было в списке. Может, к кому-нибудь из соседей? На их лестничной площадке все как назло поразъехались в отпуска на лето, а с других этажей она не достаточно близко знакома, чтобы вот так просто придти и сказать: «Пустите переночевать, дома мертвая бабуля…»
В крайнем случае, конечно, можно провести ночь и на кухне. Хотя… Неожиданно Лиза разозлилась: почему на кухне? Старуха издевалась над ней, сколько жила, — неужели она и теперь позволит ей это?
Н! Е! Т!
Сейчас она пойдет в комнату и займется там всем, чем посчитает нужным, и плевать ей на эту старую ведьму, к тому же — мертвую.
Однако чем ближе она подходила к двери комнаты, тем меньше в ней сохранялось прежней злости. Когда Лиза взялась за ручку, от нее не осталось и следа.
Но на этот раз она решила принять бой и резко распахнула дверь. Бабуля стояла прямо перед ней в своей измятой ночной рубашке и ухмылялась фиолетовыми бескровными губами…
На несколько секунд Лиза окаменела. Но когда ее глаза приспособились к сумраку (свет падал за порог комнаты из коридора от сорокаваттной лампочки), поняла, что это только мираж. Она шагнула в комнату и включила свет. Первым делом взгляд Лизы остановился на лежащей бабуле. Кажется, ее положение на кровати не изменилось. Все по-прежнему. Или… Нет, ерунда.
«Так», — подумала Лиза, пройдясь по комнате. — «Теперь…» Ее взгляд снова вернулся к мертвому телу. Ну, конечно же, как она могла забыть: бабулю нужно чем-нибудь накрыть. Всю, с ног до головы. Лиза не знала, почему так принято поступать с почившими, вернее, никогда не задумывалась, но сейчас ощутила всю уместность этой процедуры. Она достала из шкафа свежую простынь и, ступая как можно тише, словно боялась разбудить бабулю, приблизилась к кровати. Затем, стараясь не смотреть на восковое лицо, накрыла тело.
Результат оказался совершенно не тот, что Лиза ожидала: фигура под простыней стала еще более зловещей. Казалось, стоит только отвернуться, и она начнет медленно подниматься. В конце концов, Лиза решила, что может сойти и так. Главное, тело лежит правильно… хотя, наверное, стоило бы поправить левую руку бабули, которая чуть сползла с груди. Но это значило опять прикасаться к телу.
Настенные часы в комнате показывали половину двенадцатого. Ей обязательно нужно поспать хотя бы несколько часов — завтра предстоял тяжелый день. А рассчитывать она может лишь на собственные силы. Она одна, совершенно одна. И это случилось не сегодня, потому что умерла бабуля, а гораздо раньше — когда ушла мама.
Лиза расстелила свою постель, не стала раздеваться и секунду поколебалась прежде, чем выключить свет. Завтра все закончится, осталось только чуточку потерпеть, совсем немного. Одну ночь.
Только одну ночь…
Она пролежала два часа, испытывая каждой клеточкой тела пульсирующую усталость, но так и не смогла себя заставить уснуть. То открывая, то снова закрывая глаза, вертелась с боку на бок. Зрение давно адаптировалось к темноте, и она старалась не смотреть туда, где мутнело бесформенное возвышение на кровати бабули. Лиза с радостью готова была отдать несколько лет жизни за возможность отключиться сейчас и проснуться только утром.
До рассвета еще три часа.
Около двух ночи у соседей наверху громко хлопнула входная дверь, донеслись возбужденные голоса, но слов было не разобрать. Лиза предположила, что произошел скандал. Затем опять наступила тишина. Лиза закусила нижнюю губу: там, наверху, всего в паре метров от нее протекает совершенно иная жизнь, словно на другой планете. Повернулась, сменив затекший от напряженной бессонницы бок, и стала думать о светловолосом парне, живущем в доме напротив. Есть ли у него подруга? И в этот момент кровать бабули заскрипела.
Лиза не могла поверить. Но звук был характерным — его она способна узнать из миллиона других. Еще маленькой девочкой она нередко просыпалась ночами, когда бабуля поворачивалась во сне. А, став старше, привыкла и перестала обращать внимание. Скрип внезапно прекратился (она услышала, как где-то далеко просигналила машина). Но Лиза видела, что бабуля продолжает шевелиться под простыней. Выглядело это так, будто она искала выход. Даже когда тело бабули тяжело свалилось на пол, Лиза все еще не могла поверить, что все это происходит в действительности, только слышала, как бабуля освобождается от простыни, в которой запуталась, будто в саване. А затем темная масса на полу неуклюже поползла в ее сторону.
Безмолвно.
Лизе удалось наконец сбросить с себя леденистый панцирь оцепенения, и она выскочила из комнаты, больно зацепившись бедром о спинку кровати и едва успев проскочить между ней и подбирающейся массой на полу.
Уже вбегая в кухню (и каким-то немыслимым движением успевая одновременно включить свет), она услышала за собой тяжелые шаги.
Когда Лиза повернулась, чтобы закрыть кухню, массивная туша в ночной рубашке уже заслонила дверной проем, надвигаясь на нее.
Бабуля была ужасна.
Ее тело, преодолевая трупное окоченение, двигалось серией быстрых коротких рывков, словно изображение от неисправного кинопроектора; один помутневший глаз был широко раскрыт, другой — только наполовину, обнажая полоску серо-желтого белка. Огромная гематома на бледном лбу у виска казалась пятном черной туши, из обеих ноздрей медленно текло…
Лиза пятилась назад, пока не уперлась поясницей в жесткое ребро подоконника. Бабуля тоже несколько замедлила движение, впрочем, Лизе, зажатой между подоконником и наступающей на нее массивной фигурой, и так уже было некуда деваться. С натужным клокочущим звуком бабуля втянула в свои легкие воздух, в котором ее тело последние часы абсолютно не нуждалось, потому что было мертво.
«Это, наверное, как тогда… почти как тогда — по дороге в морг с озера… только сейчас все гораздо хуже…» — пронеслось у Лизы в голове.
Вдруг бабуля заговорила:
— Ты все испортила… грязная девка!.. — на Лизу дохнуло жутким зловонием. — Еще несколько дней!..
Бабуля вновь двинулась на нее, вытягивая вперед руки, словно желая заключить в любящие объятия. К нижней губе прилип маленький дохлый таракан.
…самая лучшая мама на свете…
Вдруг Лиза все поняла.
Сейчас бабуля говорила тем самым голосом, который она уже однажды слышала, когда та швырнула в нее…
…«Иегова сочинил эти сказки для своей глины!..»
Бабуля — ее бабуля — давно УМЕРЛА, утонув в озере еще 47 лет назад. А все эти годы — она и мама прожили…
«…врачи говорили… это чудо…»
…с тем, кто, сумев оживить еще теплое тело, тогда вошел в нее. И теперь Он не собирался уходить просто так.
И еще в ближайшие дни Он планировал…
— Оставь нас! У тебя ничего больше не выйдет, я знаю! — что было сил Лиза обеими руками отпихнула от себя напирающую бабулю и ей удалось проскочить на свободное место.
Разворачиваясь следом, бабуля наступила на картонку с портретом Лизы из тараканьих крылышек — послышался тихий хрустящий шелест. Она с гримасой разочарованно посмотрела себе под ноги.
— Девкаа-а!..
В груди бабули утробно заклокотало, она отрыгнула какой-то серой дрянью и повалилась на пол.
Когда отголоски хрипов в груди бабули окончательно утихли, Лиза опустилась на табурет и закрыла лицо ладонями.
— Что он с тобой сделал, баб… Бабушка.
Она просидела так до самого утра. А когда в окне забрезжил рассвет, ее взгляд упал на растоптанную картонку, и уже совершенно спокойно Лиза подумала: «Мне просто повезло».
* * *
Похороны бабули прошли тихо, и на них, кроме Лизы, никто не присутствовал. Никто не выражал ей соболезнований и не сыпал утешениями по поводу «смерти близкого человека».
Бабулю просто закопали.
В первые дни Лиза вдруг начала опасаться, что ее могут обвинить в убийстве старухи. Но патологоанатом констатировал «смерть в результате несчастного случая». (Несколько позже, в частной беседе с одним из коллег за рюмкой хорошего коньяка, он, правда, поведал, что за двадцать шесть лет практики еще не сталкивался со столь быстро прогрессирующим разложением. А о том, что мозг «клиентки» на девять десятых представлял собой старую тряпичную паутину, — не сказал вообще никому.)
Пять или шесть раз к ней ночью приходила бабуля — во сне — и требовала вернуть сдачу, которую Лиза крала, собирала и прятала в течение четырех лет.
Потом все прекратилось.
Осенью Лиза успешно сдала вступительные экзамены в университет на вечернее отделение факультета журналистики. Сменила работу и начала готовиться к первой сессии.
В конце ноября она нос к носу столкнулась с Павлом в одном из университетских коридоров.
— Я тебя раньше видел? — спросил он, явно забыв, куда торопился минуту назад. — Твое лицо мне кажется знакомым.
— Да ну? — смущенно рассмеялась Лиза. — Может, в окне дома напротив?
— Точно! — он посмотрел на нее так, будто впервые увидел, хотя, возможно, так оно и было.
— Меня зовут Павел.
— Я знаю, — вырвалось у Лизы (и она густо покраснела), — А я — Лиза.
Выяснилось, он учится на том же отделении, только на выпускном курсе.
Домой ехали вместе.
На следующий день он пригласил Лизу в кино, и с тех пор они стали регулярно встречаться.
Несколько недель спустя они как обычно возвращались домой из университета, болтая о разных мелочах. Павел проводил Лизу до подъезда.
— А ты не хочешь, наконец, пригласить меня к себе в гости? — спросила Лиза.
Раньше они бывали только у нее.
Он в секундном смущении улыбнулся и пожал плечами:
— Мы живем вдвоем. Хочешь, я познакомлю тебя… с моей бабулей?
- Страшные истории
- 25-08-2019, 20:33
- 0
- 201
- 5 мин.
В юности среди моих приятелей было двое родных братьев, довольно интересных персонажей. Старший, Виталик, ростом под метр девяносто, косая сажень в плечах, здоровяк со скуластым лицом и светло-русой шевелюрой — живое воплощение былинного богатыря.
Младший Василий, Васька, внешностью совсем не подходил к своему простецкому имени. Матушка-природа наградила его супер-привлекательной мордахой, отдалённо напоминающей молодого Боярского, но с правильными чертами лица и смуглой кожей. Дополняли роковой образ густые брови вразлёт и зелёные глазищи с пушистыми ресницами. Ну, и усы, конечно. Которые он носил класса с седьмого. На своего старшего брата Васька не походил ни внешностью, ни характером. В отличие от здоровяка Виталика его младший братишка был всем бабникам бабник. Причём, без всяких трудозатрат со своей стороны, ибо девчонки, сколько я его знал, смотрели на Ваську, как бандерлоги на Каа. Отказа он не видел ни от одной. И самое дорогое, на что ему приходилось раскошеливаться ради плотских утех с дурёхами, это максимум шоколадка. Да и то, в качестве прощального презента.
Но похоже, не все обаянные им девахи оказались безобидными крошками. Позже, оценивая дальнейшую цепь событий, многие знакомые братьев пришли к выводу, что одна из обиженок воспользовалась услугами потусторонних сил. И, скорее всего, не самостоятельно, а с помощью какой-нибудь кержацкой бабульки, которых тогда ещё полно проживало в частном секторе Нижнего Тагила. Одна из этих потомственных ведьм-старообрядок и на моём пути встретилась как-то. Но то совсем другой эпизод, к данной истории отношения не имеющий.
Короче, всё началось в предновогодний вечер, году в 90-ом или чуть ранее.
Виталька с Васькой (тогда уже имеющем любимую супругу и грудничка-пацана) вместе с родственниками и друзьями готовились к встрече Нового года. Собрались в частном деревянном доме Василия, который ему незадолго до того помогли купить родители. Вдоль дивана установили длиннющий стол, дабы все смогли разместиться с одной стороны и смотреть телевизор с новогодними передачами. Компания набралась небольшая, человек десять, поэтому влезли все.
Кто-то из гостей высказал пожелание зажечь свечи, для соответствующего настроения. Васька, на правах хозяина, достал из барчика две шикарные тёмно-бордовые толстые свечки в чашечках из камня. Нефрита, змеевика или какого-другого чёрного минерала. Правда, свечи оказались не новыми, а начатыми уже когда-то.
Ставя их на стол и зажигая, Васька поделился:
— Сам не знаю, откуда они у нас взялись… Маш, не твои принесли? (обращаясь к супруге).
— Нет, не мои. Наверное, кто из твоих друзей оставил.
Вполне возможно. Дом у Васькиной семьи был гостеприимный, всегда кто-нибудь в гостях из родни или приятелей.
Вобщем недолго заморачивались на данную тему и начали праздновать. Телик настроили на появившийся недавно альтернативный канал, по которому крутили иностранные фильмы и попсу. Телепрограммы для канала не было, да и проработал он, наверное, всего пару месяцев. Но народ тогда любил его смотреть. Иначе и быть не могло — в эфире кроме: только два центральных телеканала и один местный новостной, скукотища! А тут тебе и боевички, и ужастики и эротика по ночам…
Как раз под новогодний вечер там фэнтэзи какое-то шло со спецэффектами. Название фильма только никто не запомнил. Вот во время одного из тостов и параллельного просмотра телевизора неожиданно один из гостей воскликнул:
— Глядите, не ваш дом показывают?!
Все уставились в телевизор и с изумлением стали наблюдать за происходящим на экране. А там камера описывала медленный круг по полутёмному помещению, здорово напоминающему комнату, в которой все сейчас находились. Такой же дощатый пол, бревенчатые стены, каменная печка с камином, даже некоторая мебель похожа… Чудеса! В той комнате только не было ни одной живой души, пустота.
Когда объектив камеры выхватил левый угол странного дома в телевизоре, на полке с книгами, стоящей в настоящей комнате в том же углу, раздался хлопок. От неожиданности все вздрогнули. Упала одна из стоящих в ряду книг…
Затем, едва в телевизоре показалась печь с камином, кот Барсик, до этого мирно дремавший на настоящей печке, резко подскочил, фыркнул с грозным шипением и умчался в дальний угол, забившись под шкаф и зыркая оттуда выпученными светящимися шарами.
А камера продолжала медленно описывать круговую траекторию по комнате в телевизоре в полной тишине. К изумлению наблюдавших за всем этим хозяев и гостей, она подобралась к висевшим на стене часам-ходикам, точь-в-точь таким же, как и в реальной комнате, где они восседали за праздничным столом! Ходики в телевизоре стояли. Настоящие же вовсю шли и довольно громко тикали. Но вдруг что-то внутри щёлкнуло, дверца кукушечьего домика отворилась. Птаха выпорхнула, хрипло сказала «ку» и замерла. Часы на стене остановились!
Меж тем картинка сфокусировалась на правом дальнем углу фантастической комнаты из телевизора и начала медленно наезжать. В полумраке угла виднелся непонятный чёрный силуэт какой-то неподвижной фигуры. В настоящей комнате в том же углу красовалась на полу живая наряженная ёлочка, посверкивая гирляндой…
Внезапно тёмная фигура, стоявшая в углу в телевизоре, словно тень, резко метнулась в сторону и исчезла. Одновременно с этим движением ёлка в комнате, где сидела с открытыми ртами васькина родня с друзьями, завибрировала ветками и закачалась, как от порыва ветра. Стеклянные шары, висевшие на ели, зазвенели.
Прежде чем народ пришёл в себя и стал горячо обсуждать увиденное, сначала одна, затем другая свечка на столе резко затрещали да погасли друг за дружкой. Всем стало зябко.
Фильм на экране телевизора продолжался, да вот до самого конца ничего необычного больше не происходило.
Часа два тема застольных разговоров была лишь одна. Но постепенно, тост за тостом, все успокоились, а к бою курантов уже воспринимали невероятное событие, как свершившийся и не слишком значимый факт…
Но, к сожалению, это было только начало.
Неожиданно для всех, а особенно для себя самого, после новогодних празднеств, красавчик Васька запил по-чёрному. А за ним следом и бугай Виталька. До этого, конечно, оба тоже не постились, но так!.. Пили теперь каждый день. Иной раз и до откачки с выездом скорой.
Я встретил через пару месяцев случайно Василия на улице, и не узнал. Почерневшее лицо, щетина, нечёсаные космы. Сам весь мятый, неопрятный. Плечи ссутулены, как-то размером даже меньше стал. От былого покорителя женских сердец осталось лишь жалкое напоминание.
А летом и Витальку довелось повидать. Я тогда в небольшом продуктовом магазинчике на Старой Гальянке трудился, рядом с наркодиспансером. С этого диспансера к нам на трудотерапию часто направляли в качестве грузчиков прямоходящих забулдыг, лечащихся там.
И вот в один прекрасный день прислали, кого бы вы думали? Виталика собственной персоной! Допился здоровяк до нарколечебницы. Рассказал и о брате горемычном. Тот, оказывается, за драку в колонию под Ивдель загремел на два года. Короче, у обоих, ещё полгода назад счастливых и успешных молодых мужиков, жизнь пошла наперекосяк…
Потом я долго не пересекался ни с Виталькой, ни тем более с Васькой. Года через три только, в самые новогодние праздники, по городу прошла страшная новость — старший брат порезал младшего. По пьяне. Наглухо.
Подробности я узнал от знакомого капитана милиции, чьи хлопчики-оперативники выезжали на место убийства. По звонку Витальки-резчика. После кровавой драмы он сам набрал «02» и сообщил о случившемся и месте преступления. Также пьяным голосом сказал, чтобы его не искали, потому что через два дня сам с повинной придёт, а пока в запой уходит.
Когда опера прибыли на место преступления, частный дом Васьки (он жил один, жена к тому времени уже ушла с ребёнком от него), застали такую картину. На столе в большой комнате, помимо бутылок с алкоголем и нехитрой закусью, догорала чёрно-бордовая массивная свеча в круглой чашке из чёрного камня. Вторая похожая свечка уже полностью догорела и стол вокруг себя залила багровым воском, словно густой кровью. На полу у стола, в луже такой же багровой крови, лежал в неловкой позе Вася. Мёртвый. В груди — всего одно ножевое ранение…
А Виталька, как и обещал, сам явился через два дня в милицейскую дежурку и сдался.
Больше я с ним не встречался, и о дальнейшей судьбе его не слыхал.
06.12.2016
- Страшные истории
- 24-08-2019, 23:29
- 0
- 163
- 1,5 мин.
Это случилось в середине девяностых. Мне попала в руки самиздатная брошюра «Ритуалы для вызова духов». Я очень заинтересовался и решил попробовать первый же описанный способ. На листе бумаги надо было начертить круг и разметить согласно приведённой в той брошюрке схеме. В центр круга ставилась игла, через которую была продета нить. Далее следовало взять в руку нить и натянуть её таким образом, чтобы игла касалась бумаги и при этом стояла строго вертикально. Затем следовало вслух задать вопрос и слегка опустить руку. Наклонившаяся игла должна была указать на ответ. Если игла не стояла на месте, надо было замереть и подождать, пока она не перестанет вращаться. Были ещё несколько обязательных, если верить книжке, условий, но о них я промолчу, чтобы никто не повторял это за мной.
Это был обыкновенный декабрьский вечер. Когда я пришел из школы, родителей не было дома — они возвращаются с работы поздно. Я приготовил все необходимое на столе в своей комнате, зажег настольную лампу и выключил свет. Сначала я спрашивал всякую ерунду вроде: «Удасться ли мне разбогатеть?» или: «Увижу ли я египетские пирамиды?». Потом мне стало как-то не по себе — я заметил, что движение иглы вовсе не беспорядочно. Тогда я задал вопрос: «Здесь есть кто-нибудь, кроме меня?». Игла показала ответ «ДА». Тут же я услышал тихий скрип на шкафу, будто старый клей трещит, осыпаясь. Я посмотрел на шкаф, но не увидел ничего, кроме старой куклы-мартышки в вязаной кофте, стоявшей в моей комнате уж не знаю сколько лет. Сколько себя помню — она всегда стояла там.
Я отвернулся от лампы, чтобы глаза привыкли к темноте, и снова внимательно посмотрел на шкаф. И тут мне стало жутко. Мартышка смотрела на меня, хотя до этого стояла совсем в другом положении. Её голова была повернута в мою сторону. Я застыл от ужаса и плохо понимал, что происходит. На моих глазах мартышка начала поднимать лапу. Под противный звук трескающегося клея она поднимала лапу... Я бросил иголку и побежал к двери, выскочил в гостиную, включил свет и телевизор. Весь вечер я боялся подойти к двери в свою комнату. Находиться в квартире тоже было страшно, но идти куда-то было еще страшнее, так как за окном уже сгустилась вечерняя тьма. Так и сидел возле телевизора, пока не пришли родители. Сначала я сидел с ними на кухне, потом под каким-то предлогом позвал в свою комнату. Мартышка сидела на шкафу с вытянутой лапой. Позже я попросил мать унести ее оттуда и целую неделю спал с зажженным светом.
- Страшные истории
- 24-08-2019, 22:56
- 0
- 123
- 2 мин.
— Дух лагеря, ты тут? — спросила вожатая. Ничего не происходило, и она повторила этот вопрос несколько раз. Я улыбался всё шире и собирался уже что-нибудь пошутить, как вдруг иголка резко дёрнулась на в сторону написанного слова «ДА». Хотел бы я видеть своё лицо в тот момент...
— Дух лагеря, ты добрый?..
Иголка дёрнулась в сторону слова «НЕТ».
— Дух лагеря, ты согласен отвечать на наши вопросы?
Опять «НЕТ». Меня начало мутить, и я стал высвобождать свои руки. Девушка, которая держала их, схватилась крепко за мои кисти, пытаясь удержать, но я резко вырвался и ушёл. Так бесславно завершился «сеанс».
Выйдя на улицу, я побежал попить воды к фонтанчику. За мной следовали коллеги и спрашивали, зачем я отпустил руки, но я ничего им не отвечал. До сих пор помню, как колотилось сердце в груди. Обои с алфавитом вожатая куда-то выкинула — никто её и не спрашивал, куда именно, все остальные боялись взять их в руки вообще.
После этого на протяжении всего сезона мы из комнаты вожатых ночью слышали странные шумы и шаги в пустых помещениях. Дети постоянно жаловались на головную боль, на нас тоже иногда ни с того ни с сего нападало недомогание. А однажды утром одну молодую вожатую увезли в «скорой». По её словам, когда она вечером делала обход, на неё в одном из пустых коридоров напало какое-то существо и очень сильно толкнуло в грудь. Разглядеть его она не успела, но была уверена, что это был не человек. Из-за падения у неё треснул копчик. Ещё пару дней спустя дети где-то наткнулись на мусорный мешок, в котором находилось что-то непонятное. Я и ещё один вожатый по наводке детей пошли к мешку. Такого я в жизни я никогда не видел: в мешке лежал какой-то позвоночник, что ли, весь в крови...
Вскоре после этого я уехал на один день отдохнуть в город. По возвращении в лагере меня встретила траурная обстановка. Из разговора с вожатыми я узнал, что дети тоже решили развлечься и ночью кого-то вызывали — естественно, без вожатых. Утром одной юной «оккультистке» стало очень плохо, и её увезли в больницу. Что именно было с ней, мне так никто и не рассказал.
В конце сезона, когда дети разъехались, мы приводили в порядок лагерь. Складывая матрасы и постельное бельё, нашли давешний обрывок обоев под матрасом той самой девочки, которую увезли в «скорой». Истерика была у всех. Посовещавшись, эту проклятую бумажку сожгли в печи. Больше я в этот лагерь не возвращался.
- Страшные истории
- 24-08-2019, 18:39
- 0
- 213
- 3 мин.
Однажды мы проезжали с напарником и его дружбаном мимо поворота на базу на машине. Я предложил им заехать на пару минут, показать своё «хозяйство», да и напарник искал кое-какие стройматериалы на дачу, которые покупать было дороже, чем в них была потребность, а на базе они были. В общем повернули, подъезжаем. Надо добавить, что к этому времени я не был на «фазенде» пару недель, но я сразу понял, что здесь кто-то побывал. Во-первых, там, где начиналась асфальтированная площадка перед базой, были воткнуты какие-то обгоревшие палки. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это сгоревшие факелы. Ну и ладно, толкиенисты какие-нибудь тут швабрами махали, пусть. Но рядом на дороге какой-то коричневой дрянью была написана целая поэма непонятными знаками — они не были похожи ни на иероглифы, ни на руны, за это я ручаюсь. Это уже на толкиенистов похоже не было.
Дальше — больше. Парни со мной были любознательные, хоть и по 30 лет обоим, они пошли лазать по корпусам. Посмотрели все, и тут один из них увидел эту самую баню на отшибе. Подходит ко мне и говорит — неплохо ты тут устроился, даже занавесочки повесил на окнах. Я подумал, что он шутит. Лучше бы пошутил. Все окна (в которых даже рам не было) и дверь были занавешены изнутри плотной чёрной тканью, а внутри что-то поскуливало.
Вообще, парни со мной были не трусливые — один пожарный, другой просто по жизни экстремал, но пообделались мы одновременно и все. Вооружились палками. Напарник палкой скидывает с окна тряпку, и мы наблюдаем следующую картину: внутреннее пространство бани, облицованное кафелем, с низу до потолка исписано этими самыми письменами, причём часть маркером, часть краской, часть дрянью этой коричневой, но стены исписаны ПОЛНОСТЬЮ. Чтобы сделать такое, нужна целая бригада и неделя времени минимум. С потолка на нитках свисали ключи. Обычные дверные ключи, очень много, несколько сотен точно. Посередине комнаты стоял стол с двумя чёрными цилиндрическими предметами. А в соседней комнате кто-то хрипло дышал...
Понятное дело, что заходить туда как-то не хотелось. Налицо был какой-то ритуал с хорошей долей шизы, и было неизвестно, закончен этот ритуал, или без наших печёнок его не могли завершить и ожидали в гости. Я предложил бросить кирпичом в один из цилиндров на столе. Все проголосовали «за», и я метнул. Это оказалась трёхлитровая банка, обёрнутая той же чёрной тканью, что и на окнах, она разбилась, и по столу растеклась чёрная лужа какой-то мрази. Мы поняли, что это такое, уже через пару секунд — из оконного проёма в нос ударил такой жуткий запах тухлятины, что мы аж отбежали на десяток метров — я уверен, что это была самая настоящая, изрядно протухшая кровь, целых, шесть литров крови (вторую банку мы бить не стали, но я думаю, что содержимое там было тоже не кока-кола).
Когда слегка притерпелись к вони, друг-пожарный предложил всё-таки посмотреть, кто там хрипит за стенкой. Зажали носы, сорвали тряпку со входа, с палками зашли. То, что я увидел, добило меня окончательно. В углу под потолком было подвешено две свиньи, каждая размером с крупную собаку, одна, явно мёртвая, была вся изрезана чем-то тонким — шкура на ней была просто превращена в лапшу, глаз не было, пол был залит её кровью, а верёвка, на которой она висела, выходила прямо из её пасти — до сих пор не знаю, крюк это был или нет, но явно что-то зверское — язык и часть кишечника торчали наружу. А вторая свинья была ещё жива, дёргала лапами и хрипло дышала. Подвешена она была точно так же, но порезов было намного меньше. Я думаю, что она не издавала никаких звуков, потому что или уже выбилась из сил, или у неё были вырваны голосовые связки этой непонятной «вешалкой».
Но впечатление это производило такое, что дрожь в челюсти я смог унять только поздно вечером при помощи полутора литров виски на троих. В полумраке, с тишине, сучит ногами подвешенная за кишечник свинья, среди свисающих с потолка ключей, иероглифов и невыносимого запаха мертвячины от разлитой крови. Я потом искал интернете описание хотя бы подобного ритуала: ключи, кровь, жертвенная свинья — нигде такого паскудства не встречается, даже в чёрной магии.
Ещё неприятный момент: кровь была явно не тех свиней, уже протухшая, а чья — кто его знает. Явно эти ребята не комаров на шесть литров набили...
- Страшные истории
- 29-06-2019, 17:24
- 0
- 269
- 2,5 мин.
***
Есть у нас район не очень благополучный. Знаешь, такие, где остались жить старики в хрущевках, а остальные квартиры заняли лица «маргинальные».
Поселилась там семья, откуда и как они там образовались, толком неизвестно, то ли наследство, то ли еще какой фарт. Семья из трех человек — мать, отец, сын. Сыну лет 7-8. Родители из семейства «бухарей», сын — голодранец, сам по себе всегда бегал, но с соседями вел себя вежливо, здоровался, помогал бабулям сумки донести до квартиры.
Несколько раз нам поступали жалобы на шум, скандалы, громкую музыку из их квартиры. Мы приезжали, предупреждали, но что дальше? Обычно ограничивались предупреждением, в крайнем случае небольшим штрафом.
Однажды позвонила нам бабуля, соседка по лестничной площадке этой маргинальной семьи. Ее квартира граничила напрямую с их. Сказала, что второй день подряд слышит у себя в комнате со стороны их квартиры планомерный стук, практически без перерыва. Вы знаете бабуль, которые ко всему придираются. Однако, мы отреагировали, поехали проверить, что случилось, предвкушая очередной выговор за «плохое» поведение.
Приехав на место, мы позвонили в квартиру. Нам никто не открыл. Долго стучали. Соседка-бабуля к нам присоединилась. Она нас позвала в свою квартиру, послушать, что звук действительно есть. Мы для порядка зашли, и действительно слышали этот стук.
Планомерно, четко и громко: «Тук-тук-тук». Однако вернулись на лестничную площадку и продолжили стучать в квартиру к соседям. Но потом одному из наших сотрудников пришло в голову просто дернуть ручку двери. Она поддалась. Дверь открылась и мы зашли. В нос ударил отвратный запах гниения. Его сразу можно распознать, тем более, если сталкиваешься с таким не в первый раз.
Мы тихо и осторожно заглянули на кухню, в большую комнату, но ничего не увидели. Двинулись дальше и открыли дверь в ванную комнату, там тоже было чисто. Но затем мы двинулись к комнате, которая примыкала стеной к квартире соседки-бабули. Дверь была закрыта, но не на замок. Открыв ее, нам предстала перед глазами действительно отвратительная картина. Комната была пуста, но на полу, посреди комнаты, лежал матрас, на нем сидел отец семейства и просто тупо жрал остатки того, что осталось от его жены, размазывая кровь по лицу . Пол и стены были в брызгах крови, ощущался запах крови и экскрементов. От запаха и этого отвратительного зрелища подступила тошнота.
Мужик повторял одни и те же слова: «Если не съесть всё, то тебе пиз*ец, заберут!». Стало жутко. Ребята, что были со мной, среагировали и бросились на него, скрутили и согнули его. Но он не сопротивлялся, а просто разрыдался и заорал: «Сынаааа, бл*!». Хоть это зрелище и привлекло наше внимание в первую очередь, однако мы посмотрели на дальнюю стену и увидели, что на шнурке, который прикреплен к крючку на потолке, висит оторванная детская рука. Она раскачивается и ударяется об стену костяшками, издавая планомерный стук.
Что в итоге. Мужика забрали. Скорее всего, его ждет долгое обследование и в итоге психушка. Он не говорил, молчал, как рыба. Никакой информации мы не получили, но самое главное, что он был трезвым, анализ крови ничего не показал. Свихнулся мужик?
После обыска в квартире мы нашли в сливе раковины в ванной целиковые ногтевые пластины, которые принадлежали женщине (возможно жене этого мужчины). А сына, его тела, его следов, кроме руки, подвешенной к потолку, мы так и не нашли, как ни старались. Дело закрыли со временем, списав всё на мужика, который, якобы, прикончил свою семью.
Комментарии
Вчера, 23:20
ElMapacheRojo
игры разума))...
Вчера, 22:50
rainbow666
знакомое ощущение, если засыпаю под музыку в наушниках. пытаюсь...
Вчера, 21:32
ElMapacheRojo
кста у меня бывает похожая хрень. как правило осознаю, что сплю после...
Вчера, 15:42
proton-87
38 лет, жил с мамкой. Ок....
Вчера, 13:20
proton-87
"Святилище красных песков"...
Сменить тему